Команда Света 11-22
Портал вознесения. Форум Духовного роста и СамоСовершенствования.
Сайт-агрегатор эзотерических знаний.

Итак, по утверждению ведической литературы, наша вселенная, наша вселенная, если на нее смотреть глазами совершенного видения, даже совершенного материального видения; не духовного, а совершенного материального видения, то есть, о чем я говорил, что, если у человека весь сенсорный статус проявлен, то есть он в норме, то наша вселенная, она выглядит такой, по форме напоминает яйцо. Так еще иногда называют в ведической литературе – золотое яйцо творения, то есть, вселенная.
По утверждению ведической литературы, вселенных очень много. Их мириады. Что ведическая литература даже не указывает цифры. Хотя оперирует такими числами, если вы помните, как 622 триллиона, и так далее, то есть такими огромными цифрами оперирует ведическая литература, в степени возводя. Есть такие цифры, возведенные в степень – сотни триллионов, возведенные в степени. То есть ум не может охватить; здесь материальный ум не может охватить такие временные отрезки.
Поэтому вся эта наука относится к категории дивья-гьяны. На санскрите это означает трансцендентальное знание. То есть знание, выходящее за рамки человеческого представления, опыта и практических каких-то его изысканий. То, что в русском языке раньше говорили так вот: «Ни в сказке сказать, ни пером описать». То есть, когда мы хотели что-то, вернее, узнать какую-то более обширную информацию, то вот в сказке... Сказки сейчас в современном мире слово «сказка» – это такое, некое, ну такой «обман с намеком». Сказка.
Но на самом деле в ведической литературе есть такой раздел, который называется шрути. И там как раз можно найти те же русские народные сказки, которые были записаны на санскрите более 5000 лет назад. То, что там, допустим, мы знаем как какие-то истории, там, Руслан и Людмила, или что-то еще там по Пушкину, сказки Арины Родионовны.
То есть можно увидеть, что это все по мотивам, по мотивам ведических произведений. И эти ведические произведения называются шрути. То есть то, что мы, до наших, вернее, времен дошло как сказки. И все думают, что это все небылицы. Там некое «тридевятое царство, тридесятое государство, упал в колодец, попал в какой-то другой мир». Все это, так сказать, этого нету, этого не может быть; все это намек – не падай в колодец.

Вопрос: Дорогие Ника, Иешуа, есть ли у известной русской народной сказки «Курочка ряба» хоть какой-то логический (или нелогический) смысл? Потому что именно эту сказку каждый человек впитывает буквально с молоком матери, а понять смысл ее не представляется возможным. Уж очень она противоречивая и алогичная.
На всякий случай размещаю текст собственно сказки:
Жили себе дед да баба, и была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко: яичко не простое, золотое. Дед бил, бил — не разбил; баба била, била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула: яичко упало и разбилось. Дед и баба плачут. Курочка кудахчет: "Не плачь, дед, не плачь, баба. Я снесу вам яичко другое, не золотое — простое".

Ответ: Иешуа отвечает и говорит о том, что сказки вообще, которые передаются из поколения в поколение и, как вы правильно заметили, никто уже не помнит о том, откуда это все пришло, это уже народная сказка (я уже ему подсказываю, или сказки народов мира). Он говорит, что сказки - это форма, которой всегда пользовались для того, чтобы передать мудрость мироустройства, передать какие-то важные элементы этого мироустройства, активировать внутреннюю память об этом мироустройстве. Вы правильно заметили, что пытаться оценивать многие сказки логическим умом часто не имеет смысла, вы действительно находите их алогичными и противоречивыми, для логики там действительно часто нет смысла. Великий смысл закладывается в сказки, подобные этой, на уровне подсознания. Это, можно сказать, ключевые коды для подсознательной активации памяти Души, это своего рода настройка на духовные свои каналы, настройка на коды Души. Есть сказки, которые передавались устно, потом они записывались. Есть разные формы, но всегда существует целая цепочка людей, которые на подсознательном уровне, а кто-то осознанно, занимается передачей, записью этих сказаний, этой мудрости и этого опыта. Таким образом, с детства у ребенка включается память.

Итак, относительно самой сказки. Он говорит, что сами сказки и ритмики в буквенном сочетании несут коды активации. Каждая буква может быть расписана числами и применяются такие числовые коды, которые при перестановке не меняются (как например 222) и воздействуют на подсознательный уровень.
В этой сказке, они показывают, что яйцо – это символ жизни. Напоминание о яйце – это огромный пласт знаний. Дети обладают очень хорошим образным мышлением. Со временем они могут его терять, становясь взрослыми, но в детстве такое образное мышление очень мощное, потому что это свойственно Душе, ум еще не так активен, как у взрослого человека. Яйцо как символ Мироздания, как символ Творения, символ кодов жизни, символ сакральной геометрии, символ в т.ч. золотого человека-Ангела, т.е. одно упоминание этого слова – это огромный (они показывают) пласт знаний, о которых напоминается молодому человеку, которому вы читаете эту сказку.

Что касается деда и бабки. Они показывают, что дед с бабой олицетворяют, с одной стороны двойственность нашу, как символ мужского и женского начала, и наличие деда и бабы рядом говорит о том, что именно около них может появиться курочка Ряба с золотым яичком. А курочка Ряба – это символ Творца, символ прародителя этой жизни. С другой стороны, дед и бабка олицетворяют материю, жизнь в физическом теле. Одновременно двойственное число и само действо говорит о том, что были совершены две попытки выхода на вознесение планетарного.

С мышкой очень интересно. Она символизирует, с одной стороны, носителя зерна истины, зерна, которое она добывает своим трудом, но с другой стороны она не имеет человеческих интересов. Для нее без разницы - золотое яйцо или простое, поскольку для нее ценность золота (как это существует матрицей в голове у людей, что золотое яйцо более ценное, чем простое), для нее это не имеет смысла. Мышь в этом смысле несет в себе символ существа, обладающего зерном истины – что представление о важности чего-то (в данном случае золотого яйца перед простым) для нее не существует. Именно поэтому ей не составляет труда, махнув хвостиком, разбить золотое яйцо, т.е. раскрыть для себя тайны Мироздания, раскрыть смысл жизни, раскрыть какие-то секреты, недоступные тем, кто считает золотое яйцо признаком богатства в материальном мире и обретения чего-то важного.

Он говорит, что в этой сказке заложен также глубокий смысл о том, что умом Божественное мироустройство не постичь. Поэтому «били-били не разбили» – как раз об этом. А легкое беззаботное восприятие жизни, то, о чем я говорил - смотрите на мир, как смотрят маленькие дети, не обремененные ни страхами, ни иллюзиями ума, не обремененные представлениями материи - что хорошо, а что плохо, и тогда вам легко и без проблем будут раскрываться тайны мироздания. Могут тысячи ученых биться над одной проблемой, и умом ее не решить, а придет такой открытый для знания, с чистыми помыслами, безо всяких тайных желаний и тайных смыслов ребенок к ним, и выдаст такую мудрость, над которой они бьются сотни лет. В этом великий смысл этой сказки.

.....Прежде всего хочу сказать, что каждая более менее сохранившаяся в первозданном виде Русская народная сказка - это ЛЕПЕСТОК Алого цветка борейских Вед, не увядший даже после веков христианизации. Сказка «Аленький цветочек», записанная Аксаковым, позволяет понять прежде всего, что Веды представляли собой КРУГ ЗНАНИЯ в двух взаимодополняющих друг друга «направлениях-полярностях». Условно это мужская и женская традиции.
Хранителями мужского знания в дохристианской Руси были волхвы, передающие из поколение в поколение хитрости воинского искусства, навыки целительства, а также «научный тотемизм» (повадки животных) и связанное с ним «звездочётство». Сказительство есть по сути СВОД БОРЕЙСКИХ ГИМНОВ как целого комплекса знаний о происхождении и устройстве Мироздания, принесённого в Индию во время ПЕРЕХОДА. Отголосок этого события сохранился, в частности, в былине «Поход Добрыни Никитича в Индию». В Индии эти «мужские знания» («Ригведа» и пр.) довольно хорошо сохранились вплоть до наших дней. Сохраниться-то сохранились, но подверглись сильным искажениям из-за наговских вставок. По сути – заражением ВИРУСОМ (из-за последовавших «мутаций» на сегодняшний день имеем страшное количество расплодившихся «индийских богов» и клубок путаных ниток). В славянских же землях эти знания подверглись повсеместному уничтожению под благовидным предлогом «борьбы с язычеством».
Другая половина борейских Вед сохранилась в «женской традиции», но последняя не закрепилась в Индии, т.к. передвижение АРИЕВ (ОРИЕВ) совершалось со значительным преобладанием мужчин (воинов и купцов). Зато женская ветвь слегка проросла в Элладу, и, как ни парадоксально, сохранилась в России, несмотря на жестокие гонения. А почему? А потому, что, в отличие от мужской, женская часть населения не интересовалась политикой (!), варясь в интимной атмосфере светёлок. Женская традиция (по сути своей домашне-общинная) выжила благодаря такой "консервации"даже при внедрении христианского трояна-вируса как «Домострой». Хранительницами женской традиции были не только выжившие ведьмы (ведуньи), - каждая женщина, сидящая за прялкой и вышивкой-кружевом в своём доме, в своей семье сохраняла Родовые знания своих прапрабабушек.
Пока мужчины воевали, женщины вышивали и выживали.

После истребления Боянов-гус(т)ляров и скоморохов НИТЬ АРИАДНЫ взяли в свои руки (собственно, и не выпускали из рук) русские сказительницы Арины Родионовны. Женщина, хотя и приученная ходить в церковь, в домашнем быту всё так же пряла нить Ариадны, и никто не мог ей запретить вышивать узоры, отражающие представление предков о Мироздании, носить оберегающую одежду, представляющую собой образный макрокосм, лечить травами, собранными в лесу и в поле, заговаривать, петь песни о Ладе и Леле, колыбельные своим детям и внукам, рассказывать Сказки.
Песни, былины и сказки представляют собой значительную часть РУССКИХ ВЕД. Конечно, сказки и былины передавались не только по женской линии. Ведическое Знание сохранялось прежде всего женщинами и стариками (мужчинами с большим жизненным опытом, наторговавшимися и навоевавшимися). Так, в былинах больше присутствует мужская традиция, а, т.к. ПЕСНИ ВЕЛЕСОВЫХ ВНУКОВ и ИНСТРУМЕНТ, на котором они исполнялись, выжигались калёным железом, то БЫЛИННАЯ мужская традиция была обречена на угасание в ЯЗЫЧЕСКОМ КОСТРЕ …
Но в вечном АЛОМ ОГНЕ АГНИ-ЗАРЯВИНЫ-ЗАРЯНИЦЫ (ВЕСТЫ-ГЕСТИИ) таился «предохранитель» в виде неугасимых АСТР-ИСКР. В отличие от Вед, попавших в Индию, русская песенная и сказительская традиция - по большей части женская - передавалась тайком «несмышлёным детям», а те благодаря «отсутствию оценивающих мыслей» впитывали ЗНАНИЕ как губка… Девочки впитывали Знания с молоком премудрых матерей… Пока мы читаем нашим детям Русские сказки и Пушкина, мы живём дальше...
Сказка «АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК» могла быть «сочинена», сохранена и рассказана только ЖЕНЩИНОЙ. Мужчина мог её только запомнить и записать, но не понять.
Даже такой великий гений, вещий Боян, как Александр Пушкин, безсилен перед этим Сказом. Поэтому Пушкиным создана только «Сказка о Золотом петушке» (о СТРАШНОЙ ЖЕНСКОЙ СИЛЕ, как её понимает ВОЛХВ-мужчина) и "Сказка о Мёртвой царевне и семи богатырях" – тоже написана с т.зрения «мужской традиции». Пушкин показал, как Елисей может разбудить в Женщине Огонь и быть инициированным при этом САМ, т.е. добыть для себя ЖИВУ. Это – Пушкинский предел, потому что Мужчина, даже такой великий умом и сердцем, всё же не Женщина. Поэтому Мужчина-волхв может поведать лишь, как РАЗБУДИТЬ РУСАЛКУ и что ЖЕНЩИНА СТРАШНА. В этом – предел его ПОЗНАНИЯ ЖЕНЩИНЫ (И ВСЕЛЁННОЙ).
Но только Женщина знает, как «разбудить лешего» и инициировать Елисея-Руслана в Жизнь, и эта способность заключена в каждой, что с ОГОНЬКОМ! Заключена естественным образом, но С(о)КРЫТа от неё самой. И сказка АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК – об этом. Поэтому не обещаю никому, что мы поймём эту сказку до конца. Ждать этого просто глупо, ибо существует «предохранитель» - ЦАРИЦА позаботилась о сохранении ВСЕЛЁНСКОЙ ТАЙНЫ…

Помните злую Бабу-Ягу, которая сажала Иванушку на лопату и отправляла в печь? На самом деле – это отголосок старинного обряда «перепекания ребенка», который, несмотря на свою древность, был очень живуч и в иных местах сохранялся вплоть до XX века, а то и дольше...

Помимо записей этнографов и историков, сохранились и литературные упоминания об этом действе, которое было весьма распространено у наших предков. Например, ему подвергался в детстве Гаврила Романович Державин, по свидетельству В.Ходасевича, оставившего нам жизнеописание классика. Правда, процедурные подробности там не указываются.

Итак, «перепекание ребенка» – древний обряд. В одних местах к нему прибегали в случае рождения недоношенного, хилого младенца, при наличии рахита («собачьей старости»), атрофии и прочих недугов. В других – отправляли в печь всех подряд новорожденных. ЗАЧЕМ? — Вот об этом и поговорим.

Считалось, что если ребенок появился на свет раньше времени, если он слаб или болен, то это значит, что «не дозрел» в материнском чреве. А раз так, то нужно довести его до «нужной кондиции» с тем, чтобы он не только выжил, но и обрел необходимые жизненные силы.

Печь в традиции древних славян представляла собой своего рода отражение вселенной как триединого мира: небесного, земного и загробного, равно как и место общения с предками. Поэтому к ее помощи обращались, чтобы спасти недужное дитя.

При этом уподобляли рождение ребенка выпечке хлеба, а потому в классическом варианте «перепекания» младенца предварительно обмазывали ржаным (и только ржаным) тестом, оставляя свободными от него только рот и ноздри. Тесто, к слову сказать, тоже было не простое, а на воде, принесенной на рассвете из трех колодцев, желательно – бабкой-знахаркой.

Обмазанное тестом дитятко укладывали на хлебную лопату, привязывали к ней и трижды отправляли на короткое время в теплую (не горячую!) печь, в которой нет огня. В одних местах это поручалось бабушке-повитухе, в других – самой матери, в третьих – самой старой женщине в селении.

Никогда перепекание не проводилось в одиночку и всегда сопровождалось особыми речами. Но если бабушке-повитухе (при которой состояла помощница, чтобы снять ребенка с лопаты), достаточно было побормотать что-нибудь вроде: «Припекись, припекись, собачья старость», то в других случаях предполагался обязательный диалог участниц процесса.

Смысл его заключался не только в произносимых словах-иносказаниях, но и поддерживал ритм, в котором надо было отправлять и возвращать из печи ребенка, чтобы он не задохнулся. Например, если по ритуалу полагалось действовать лопатой матери, то у дверей могла стоять свекровь.

Входя в дом, она спрашивала: «Что ты делаешь»? Невестка отвечала: «Хлеб пеку» — и с этими словами двигала лопату в печь. Свекровь говорила: «Ну, пеки, пеки, да не перепеки» и выходила за дверь, а родительница доставала лопату из печи.

Аналогичный диалог мог происходить с женщиной, которая, трижды обойдя избу по ходу солнца, вставала под окно и проводила ту же беседу. Кстати, иногда под окном вставала мать, а у печки орудовала знахарка.

Существует детальное описание обряда «запекания» ребенка от сухотки, сделанное одним из дореволюционных бытописателей, которое завершается «продажей» ребенка, причем знахарка забирает его на ночь, а затем возвращает матери.

«В глухую полночь, когда печь простынет, одна из баб остается с ребенком в избе, а знахарка выходит во двор. Окно в хате должно быть открыто, а в комнате темно. – Кто у тебя, кума, в избе? спрашивает со двора знахарка – Я, кума – (называет себя по имени) – Более никого? продолжает спрашивать первая – Не одна, кумушка, ох не одна; а прицепилась ко мне горе-горькое, сухотка поганая – Так ты ее, кума, выкинь ко мне! советует знахарка – Рада бы бросить да не могу, слышится из избы – Да почему? – Если выкину ее поганую, то и дите-чадо придется выкинуть: она у нем сидит – Да ты его, дите-то, запеки в печь, она и выйдет из него, слышится совет кумы».

После этого ребенка кладут на лопату для выпечки хлеба и помещают в печь. Знахарка, бывшая во дворе, обегает вокруг дома и, заглянув в окно, спрашивает: « – А что ты, кума, делаешь? – Сухотку запекаю <…> – А ты, кума, смотри, не запекла бы и Ваньку – А чтож? – отвечает баба, – и Ваньку не пожалею, лишь бы ее, лиходейку, изжить. – Ее запекай, а Ваньку мне продай».

Затем знахарка передает в окно три копейки, а мать из хаты подает ей на лопате дитя. Это повторяется трижды, знахарка, обежав хату и каждый раз через окно возвращая ребенка матери, ссылается на то, что он «тяжеловат». «Ничего здорова, донесешь» – отвечает та и снова передает на лопате дитя. После этого знахарка уносит ребенка домой, где он и ночует, а утром возвращает его матери.

Этот древнейший обряд был широко распространен у многих народов Восточной Европы, как славянских, так и неславянских, бытовал у народов Поволжья – мордвы, чувашей. Сажание в печь ребёнка, как средство народной медицины, широко использовали многие европейские народы: поляки, словаки, румыны, венгры, литовцы, немцы.

Дореволюционный этнограф и краевед В.К. Магницкий в своей работе «Материалы к объяснению старой чувашской веры» пишет: «Вот как, например, лечили они детское худосочие. Больного ребенка клали на лопату, покрытую слоем теста, а затем закрывали его сверху тестом, оставляя лишь отверстие для рта. После этого знахарь три раза просовывал ребёнка в печь поверх горящих углей». Затем, со¬гласно исследованию другого этнографа П.В. Денисова, ребенка «сбрасывали с лопаты сквозь хомут к порогу, где собака съедала покрывавшее ребёнка тесто». Во время всей этой процедуры читала ряд наговоров.

Вариантов обряда перепекания было много. Иногда ребенка обмазывали тестом, лопату с ним проносили над тлеющими углями или сажали в остывшую печь. Но было у всех и общее: обязательно на хлебной лопате и в печь, как символ огня. Возможно, в этой языческой процедуре следует видеть отголоски одного из древнейших обрядов – очищение огнем.

А вообще, эта похоже на некую закалку (горячо-холодно), которая мобилизует организм на борьбу с болезнью. Согласно свидетельству старожилов, к методу «перепекания» прибегали в очень крайних случаях, после этого младенец должен был или умереть, или выздороветь.

Случалось, что ребёнок умирал, когда его еще не успевали отвязать от лопаты. При этом свекровь на плач снохи говорила: «Знать, ему не жить, а кабы перенес, так стал бы, знаешь какой крепкий после этого»…

Следует отметить, что обряд «перепекания» возродился в советское время. По воспоминаниям жителя села Ольховки В.И. Валеева (1928 г.р.), «перепекали» и его младшего брата Николая. Произошло это летом 1942 года. Брат его был не только худосочен, но к тому же криклив и капризен. Врачей в селе не было.

Собравшийся «консилиум» из бабушек поставил диагноз: «На нем – сушец». Назначен был единодушно и курс лечения: «Перепекать». По словам Валеева, его мать посадила брата (ему шел шестой месяц) на широкую деревянную лопату и несколько раз «сажала» Николая в печь. Правда, печь уже основательно остыла. А в это время свекровь бегала кругом избы, заглядывала в окна, стучала в них и несколько раз спрашивала: «Баба, баба, что печешь?». На что сноха неизменно отвечала: «Сушец пеку».

По мнению Владимира Ионовича, его брата лечили от худосочия. До сих пор Николай здравствует, чувствует себя прекрасно, ему более 60 лет.

ЗАЧЕМ ЖЕ ВСПОМИНАТЬ «СТАРИНУ СЕДУЮ»? А помните, как в сказке гуси-лебеди прекратили погоню за детьми только после того, как те забрались в печку? Печка может быть условной… Ведь сам процесс перепекания был не только медицинской процедурой, но и в не меньшей степени – символической.

Таким образом, помещение ребенка в печь, помимо сжигания болез¬ни, могло символизировать одновременно:
– повторное «выпекание» ребенка, уподобленного хлебу, в печи, являющейся обычным местом выпечки хлеба и одновременно символизирующей женское чрево;
– символическое «допекание» ребенка, «не долеченного» в материнской утробе;
– временное возвращение ребенка в материнское чрево, символизируе¬мое печью, и его второе рождение;
– временную смерть ребенка, его пребывание в ином мире, символизи¬руемом печью, и возвращение в этот мир.

...Вот так, добропорядочную знахарку Бабу-Ягу сказочники превратили в кровожадную злодейку, пекущую в печи детишек...

Автор: Валентина Пономарева
(по материалам этнографических экспедиций)