Команда Света 11-22
Портал вознесения. Форум Духовного роста и СамоСовершенствования.
Сайт-агрегатор эзотерических знаний.

"Под раздражительностью клетки подразумевается ее способность отвечать движением на внешние раздражители. Эксперименты с самыми простейшими одноклеточными живыми организмами доказали, что раздражительность управляется в соответствии со строго определенными законами.

Клетка отвечает движением на внешний раздражитель. Сила ответного движения увеличивается с увеличением силы раздражения, но возможности установить точное отношение нет. Чтобы вызывать ответное движение раздражение должно быть достаточно сильно. Каждое испытанное раздражение оставляет в клетке некоторый след, делая ее более восприимчивой к дальнейшему раздражению. Это доказано тем фактом, что на повторное раздражение прежней силы клетка отвечает более сильным движением, чем на первое раздражение. И если раздражения повторяется далее, клетка отвечает на них все более и более сильным движением, до некоторого предела. Достигнув этого предела, клетка устает, и начинает отвечать на то же самое раздражение все более и более слабыми реакциями. Похоже, что клетка привыкает к раздражению. Оно становится частью постоянного компонента окружающей среды клетки, и клетка прекращает реагировать на него, так как клетка реагирует только на изменения в постоянных условиях. Если с самого начала раздражение слишком слабо, чтобы произвести ответное движение, оно все равно оставляет некоторый невидимый след в клетке. Это демонстрирует тот факт, что повторяя слабые раздражения, возможно заставить клетку реагировать на них. Таким образом, в законах раздражительности мы видим, как кажется, зачатки способностей к памяти, усталости и привычке. Клетка производит иллюзию существа, которое если и не осознает и рассуждает, то, по крайней мере, способно к запоминанию, способно к формированию привычек и уставанию.

Если мы были почти введены в заблуждение клеткой, то насколько легче нам ошибиться в животных с их сложной жизнью. Но давайте вернемся к нашему анализу действий.

Под рефлекторными действиями организма подразумеваются действия, когда весь организм или отдельная его часть ведет себя как клетка, то есть в пределах закона раздражительности. Подобные действия мы наблюдаем и у человека и у животных. От внезапного холода или от неожиданного прикосновения по телу человека пробегает дрожь. Человек моргает, если какой-то объект быстро приближается или касается его. Если человек сидит с висящей свободно ногой, его нога дергается вперед, если стукнуть по сухожилию ниже колена. Эти движения происходят независимо от сознания и могут происходить даже вопреки сознанию. Как правило, сознание воспринимает их как уже свершившийся факт. И эти движения не обязательно целесообразны. Нога будет дергаться при раздражении сухожилия, даже если напротив ноги будет находиться нож или огонь.

Под инстинктивными действиями подразумеваются действия, которые являются целесообразными, но выполняются без какого-либо осознания выбора или осознания цели.

Они возникают с появлением эмоциональной составляющей в ощущении, то есть с момента, когда чувство удовольствия или боли становится связанным с ощущением.

И действительно, до появления человеческого интеллекта, "действия" во всем животном мире управляются тенденцией получить или поддерживать удовольствие, или избегать боль. Мы можем говорить с большой долей уверенности, что инстинкт - это система удовольствие-боль, которая подобно положительным и отрицательным полюсам электромагнита отталкивает и притягивает животное в одном или другом направлении, таким образом вынуждая его выполнять целый ряд сложных действий, время от времени настолько целесообразных, чтобы они кажутся сознательными, и не только сознательными, но и основанными на предвидении будущего, почти граничащими с ясновидением, подобно миграции птиц, строительству гнезд для еще не родившихся детёнышей, нахождение пути на юг осенью и на север весной, и так далее. Но на самом деле все эти действия объясняются исключительно инстинктом, то есть подчинением боли-удовольствию.

В ходе времен, в которых тысячи лет могут считаться днями, во всех животных, через отбор, развился тип, который живет согласно этому подчинению. Это подчинение целесообразно, то есть его результаты ведут к требуемой цели. Вполне ясно, почему это так. Если чувство удовольствия проистекало от чего-то вредоносного, данный вид не смог бы выжить и скоро бы вымер. Инстинкт - направляющий фактор жизни, но только пока инстинкт целесообразен. Как только он прекращает быть целесообразным, он становится фактором, ведущим к смерти, и отдельный вид очень скоро вымрет. Обычно "удовольствие-боль" приятны и неприятны не для полезности или вреда, которые они приносят, а являются последствиями этого. Влияния, которые оказываются полезными для данного вида в течение растительной жизни, начинают восприниматься как приятные с переходом к животной жизни; вредные влияния воспринимаются как неприятные. Одно и то же влияние - скажем, некоторая температура - может быть полезно и приятно для одного вида и вредно и неприятно для другого. Поэтому ясно, что подчинение "удовольствию-боли" должно быть целесообразно. Приятное приятно, потому что оно полезно; неприятное неприятно, потому что оно вредно.

Следующая стадия после инстинктивных действий состоит из рациональных и автоматических действий. Под рациональным действием подразумевается действие, известное действующему субъекту до собственно выполнения - действие, которое действующий субъект может назвать, определить, объяснить и причины и цель которого он может указать прежде, чем действие произойдет.

Под автоматическими действиями подразумеваются действия, которые были рациональными для данного субъекта, но которые из-за частого повторения с тех пор стали привычными и неосознанными. Автоматические действия, запомненные обученными животными были предварительно рациональны не у животного, а у тренера. Такие действия часто кажутся весьма рациональными, но это - чистая иллюзия. Животное запоминает порядок действий, и его действия кажутся обдуманными и целесообразными. И верно, что они были обдуманы, но не животным. Автоматические действия часто путаются с инстинктивными действиями; и они действительно напоминают инстинктивные, но, в то же время, между ними существует огромное различие. Автоматические действия выработаны субъектом в ходе его собственной жизни. И перед тем, как стать автоматическими, они должны в течение долгого времени оставаться рациональными для него, или для кого-то другого."

"...Инстинктивные действия создаются в течение жизни вида, и способность их выполнения передаются в готовом виде через наследственность. Автоматические действия можно назвать инстинктивными действиями, которые данный субъект развил для себя. Инстинктивные действия нельзя назвать автоматическими действиями, развитыми данным видом, потому что они никогда не были рациональными для отдельных представителей этих видов, но которые являются результатом сложного ряда рефлексов.

Рефлексы, инстинктивные действия и "рациональные" действия могут расцениваться как отраженные, то есть некак независимые.

Первые, вторые и третьи происходят не от человека непосредственно, а от внешнего мира. Человек - просто передатчик или преобразователь сил все его действия, принадлежащие к этим трем категориям, производятся впечатлениями, исходящими от внешнего мира. В этих трех видах человек фактически является автоматом, не осознающим или осознающим свои действия. От него самого ничего не происходит.

Только высшая категория действий, то есть сознательные действия (которые, вообще говоря, мы не наблюдаем, так как мы путаем их с рациональными действиями, главным образом потому, что мы вызываем "рациональными" сознательные действия) - только эти действия зависят не только от впечатлений, идущих от внешнего мира, но и от чего-то еще помимо этого. Но способность на такие действия встречается очень редко, и только очень немногие люди обладают ею. Эти люди могут быть определены как БОЛЕЕ ВЫСОКИЙ ТИП ЧЕЛОВЕКА.

Установив различие между действиями, мы должны теперь возвратиться к вопросу: Как мыслительный аппарат животного отличается от человеческого?

Из четырех категорий действий животным доступны только две низших. Категория "рациональных" действий не доступна для них. Это доказывается, прежде всего, фактом, что животные не говорят, как это делаем мы.

Ранее было показано, что владение речью неразрывно связано с владением концепциями. Следовательно, мы можем говорить, что животные не обладают концепциями.

Так ли это, и является ли обладание инстинктивным разумом возможным без владениями концепциями?

Все, что мы знаем об инстинктивном разуме, говорит нам, что он функционирует, обладая только представлениями и ощущениями, а на более низких уровнях обладая только ощущениями. Мыслительный аппарат, который мыслит посредством представлений, должен быть идентичен инстинктивному разуму, который позволяет ему делать тот выбор из числа доступных представлений, который внешне производит впечатление рассуждения и построение выводов. В действительности, животное не обдумывает действия, а живет эмоциями, повинуясь эмоции, которая является самой сильной в данный момент. Хотя верно, что в жизни животного могут быть очень острые моменты, когда оно сталкивается с потребностью осуществления выбора из некоторого ряда представлений. В этом случае, в один взятый момент, его действия могут показаться обдуманными. Например, животное, встречающееся с опасностью, часто действует с удивительной осторожностью и интеллектом.

Но в действительности действия животного управляются не мыслями, а, главным образом, эмоциональной памятью и моторными представлениями. Ранее было показано, что эмоции целесообразны и в обычном существе повиновение им также должно быть целесообразно. В животном, каждое представление, каждое запомненный образ связан с некоторым эмоциональным ощущением и эмоциональным воспоминанием; никаких неэмоциональных холодных мыслей или образов в природе животного не существует. А если и есть некоторые, то она неактивны, неспособны к побуждению к действию.

Таким образом, все действия животных, время от времени очень сложные, целесообразные и на первый взгляд рациональные, объясняются без участия в них концепций, рассуждений и умственных заключений.

Напротив мы должны признать, что животные не имеют концепций. Доказательство этому - то, что они не имеют речи. Если мы возьмем двух людей различных национальностей, различных рас, не знающих языков друг друга, и поселим их вместе, они немедленно найдут средства общения друг с другом. Один бы нарисовал бы пальцем круг, второй нарисует другой круг рядом с первым. Это достаточно, чтобы понять, что они могут понять друг друга. Если людей разделяла бы толстая каменная стена, это также не остановило бы их. Один бы постучал три раза; другой также постучал бы три раза в ответ - связь установлена. Идея коммуникации с жителями другой планеты основана именно на системе световых сигналов. На земле предложено сделать огромный люминесцентный круг или квадрат. Его бы заметили на Марсе или где-нибудь еще, там ответили бы подобным сигналом.

Мы живем с животными бок о бок, и все же мы неспособны установить такую связь с ними. Очевидно, что расстояние между нами больше, а различие глубже, чем между людьми, отделенными незнанием языка, каменными стенами и огромными расстояниями.

Другое доказательство отсутствия концепций в животном - неспособность использования рычага, то есть неспособность независимого прихода к пониманию назначения и действия рычага. Обычный аргумент - животное не знает, как использовать рычаг просто потому, что его органы - лапы, и т.п. - не приспособлены к таким действиям, не выносит критики, потому что любое животное можно научить использовать рычаг. Это означает, что органы не имеют к этому никакого отношения. Просто животное само по себе не может придти к идее рычага. Изобретение рычага сразу отделило примитивного человека от животных, и это было неразрывно связано с появлением концепций.

Умственная сторона понимания действия рычага лежит в построении правильного силлогизма. Без мысленного построения объяснения невозможно понять действие рычага. Без концепций также невозможно построить объяснение. В умственной сфере силлогизм - то же, что и рычаг в физической сфере.

Применение рычага отличает человека от животного также разительно, как и речь. Если какие-нибудь марсианские ученые наблюдали бы Землю и объективно изучали ее через телескоп, не слыша издалека речь, не вступая в субъективный мир жителей земли и без контакта с ними, они разделили бы существа, живущие на земле, на две категории: знакомые с действием рычага и незнакомые с ним.

В целом, психология животных нам очень неясна. Бесконечное число наблюдений над животными, от слонов до пауков, и бесконечному число историй относительно интеллекта, проницательности и моральных качеств животных ничего не меняет в этом отношении. Мы представляем животных или как живущих автоматов, или как глупых людей. Мы слишком замкнуты в круге нашего собственного менталитета. Мы понятия не имеем о любом другом менталитете и непроизвольно мы считаем, что единственно возможный вид менталитета является тем, которым мы обладаем. Но это - иллюзия, которая лишает нас от понимания жизни. Если бы мы были способны вступить во внутренний мир животного и понять, как оно ощущает, понимает и действует, мы бы увидели много чрезвычайно интересных вещей...."

"...Например, если мы могли бы представить себе и мысленно воссоздать логику животного, это очень помогло бы нам понять нашу собственную логику и законы нашего мышления. Прежде всего мы поняли бы условный и относительный характер всей нашей идеи относительно мира.

Животное должно иметь очень необычную логику. Конечно, это не есть логика в истинном смысле слова, так как логика предполагает существование логоса, то есть слова или концепции. Наша обычная логика, та, без которой "сапожник не сможет сделать сапог", может быть сведена к простой схеме, сформулированной Аристотелем в записях, которые были изданы его учениками под общим названием Органон, то есть "Инструмент" (мысли). Эта схема состоит в следующем:

A - это А.

А это не не-А.

Все является или А, или не-А.

Логика, содержащаяся в этой схеме, логика Аристотеля, является вполне достаточной для наблюдения. Но для эксперимента ее недостаточно, так как эксперимент происходит во времени, а формулы Аристотеля не принимают времени во внимание. Это было установлено на самом рассвете учреждения нашего экспериментального знания; это было отмечено Роджером Бэконом, а несколько столетий спустя было сформулировано его известным тезкой, Фрэнсисом Бэконом, в трактате Новум Органум - "Новый Инструмент" (мысли). Кратко формулировка Бекона может быть сведена к следующему:

То, что являлось A, будет A.

То, что являлось не-А, будет не-А.

Все было и будет или А, или не-А.

Весь наш научный опыт построен на этих формулах, принимаются они или не принимаются во внимание нашим разумом. И эти самые формулы фактически служат основанием для создания сапог, поскольку если сапожник не мог бы быть уверен, что кожа, купленная вчера, будет кожей завтра, то он бы, вероятно, забросил производство сапог и стал бы искать другую, более безопасную профессию.

Логические формулы, и Аристотеля, и Бэкона, просто выведены из наблюдения фактов, охватывают только содержание этих фактов и не могут охватывать ничего больше. Это не законы мышления, а просто законы внешнего мира в нашем восприятии, или законы нашего отношения к внешнему миру.

Если бы мы были способны непосредственно представить себе "логику" животного, мы поняли бы его отношение к внешнему миру. Наша главная ошибка в отношении внутреннего мира животного заключается в нашем приписывании ему нашей собственной логики. Мы считаем, что существует только одна логика, что наша логика - это нечто абсолютное, что-то существующее вне нас. Однако, на самом деле, это просто законы отношения нашей внутренней жизни к внешнему миру или законы, которые наш разум находит во внешнем мире. Другой разум найдет другие законы.

Первое различие между нашей логикой и логикой животного - то, что животное не обобщает. У него есть своя логика в каждом случае, для каждого отдельного представления. Для животных не существует никакой классификации согласно общим свойствам, то есть по классам, множествам и разновидностям. Каждый отдельный объект существует самостоятельно, все его свойства - конкретные свойства.

Этот дом и тот дом для животного являются полностью различными объектами, потому что один - это его дом, а другой - чужой дом. Вообще говоря, мы различаем объекты по их подобию, животное же должно различать их по отличиями. Оно помнит каждый объект по признаками, которые имели для животного самое большое эмоциональное значение. В этой форме, то есть с эмоциональными качествами, представления хранятся в памяти животного. Легко видеть, что такие представления намного труднее сохранить в памяти; следовательно, память животного намного больше обременена чем наша, хотя по количеству знаний и числу вещей, хранимых в памяти, животное находится далеко ниже нас.

Однажды заметив объект, мы относим его к некоторому классу, виду и разновидности, относим его к той или иной концепции и мысленно связываем его с тем или иным "словом", то есть с алгебраическим знаком, потом с другим, определяя его, и так далее.

Животное не имеет концепций, у него нет мысленной алгебры с помощью которой мы думаем. Оно должно знать данный объект и помнить его со всеми его характеристиками и особенностями. Ни одна забытая характеристика не возвратится. Но для нас главные характеристики применяются в концепции, с которой мы соединили данный объект, и мы можем найти его в нашей памяти по любым из характерных признаков.

Из этого ясно, что память животного больше обременена чем наша, и что именно это является главной причиной, которая препятствует умственному развитию животного. Его разум слишком занят. У животного нет времени, чтобы развиваться. Возможно даже затормозить умственное развитие ребенка, заставляя его заучивать наизусть последовательности слов и фигур. Животное находится точно в таком же положении. И это объясняет тот странный факт, что животное является более разумным, когда оно молодое.

В человеке пик интеллектуальной силы достигается в зрелом возрасте, очень часто даже в старшем возрасте; в случае животного совсем наоборот. Оно восприимчиво только во время молодости. С возрастом развитие приостанавливается, и в старости оно несомненно становится регрессирующим.

Логика животного, если мы попытаемся выразить ее в формулах, подобных Аристотелю и Бэкону, была бы следующей:

Животное поймет формулу A - это А.

Оно скажет: я - это я, и так далее.

Но оно не поймет формулу А - это не не-А, так как не-А является концепцией.

Животное скажет: Вот это. Вот то. Это - не то.

Или Вот этот человек. Вот тот человек. Этот человек - не тот человек.

Позже мне придется вернуться к логике животных. На данный момент было лишь необходимо установить факт, что психология животных является существенно отличной от нашей. И она не только отлична, но также и очень разнообразна.

Среди известных нам животных, даже среди домашних животных, психологические различия настолько велики, что ставят их на совершенно различные уровни. Мы не замечаем этого и помещаем их всех под одно название - "животные".

Гусь поставил лапу на кусок арбузной корки, тянет ее вверх своим слабым клювом, но не может поднять ее, и даже не догадывается приподнять ногу с корки. Это означает, что его умственные процессы настолько слабы, что он имеет очень несовершенное представление о собственном теле и должным образом не отличает его от других предметов. Этого не могло бы произойти с собакой или кошкой. Они превосходно знают свои тела. Но в их отношениях к внешним объектам собака и кошка очень разные.

Я наблюдала за одной собакой, "очень умным" сеттером. Когда небольшой коврик, на котором он спал, свернулся и стал неудобным, он понял, что дискомфорт был вне него, что дело было в коврике, а точнее - в положении коврика. Так что он продолжал трепать коврик зубами, крутить его, таскать туда-сюда, рыча и скуля, пока кто-то не помог ему. Но он никогда бы не смог поправить коврик самостоятельно.

У кота такой вопрос даже не мог бы возникнуть. Кот отлично знает свое тело, но все вне себя он считает само собой разумеющимся, как что-то данное. Корректировать внешний мир, чтобы приспособить его к собственному комфорту, кот никогда не стал бы. Возможно это так, потому что кот больше живет в другом мире, чем в этом, в мире мечты и фантазий. Поэтому если бы с кроватью будет что-то не в порядке, сам кот будет крутиться и вертеться сотню раз, пока он не устроится удобно; или он ушел бы и устроился в другом месте.

Обезьяна, конечно, расправила бы коврик весьма легко.

Вот перед нами четыре существа, все очень разные. И это только один пример, которых можно легко найти сотни. И все же для нас все это - животные. Мы смешиваем много вещей, которые являются абсолютно разными; наши классификации зачастую неправильны, и это препятствует нам в нашем исследовании самих себя.

Кроме того, было бы неправильно утверждать, что упомянутые различия определяют "эволюционные стадии", и что животные одного вида выше или ниже, чем другие. Собака и обезьяна с их резоном, с их способностью подражать и преданностью человеку (собака), кажутся выше чем кот, но кошка бесконечно превосходит их в интуиции, эстетическом смысле, независимости и в силе воли. Собака и обезьяна проявляют себя во всей их полноте. Все, что в них есть, может быть замечено. И не без причины кошка считается мистическим и оккультным животным. В ней существует много скрытого, много того, чего кошка сама не знает. Если говорить в терминах развития, было бы правильнее сказать, что это животные разной эволюции, также как, по всей вероятности, не одна, а несколько эволюций происходят в человечестве.

Признание нескольких независимых и, с некоторой точки зрения, эквивалентных эволюций, развивающих совершенно различные свойства, вывело бы нас из лабиринта бесконечных противоречий в нашем понимании человека, и показало бы путь к пониманию единственного настоящего и важного для нас развития, эволюции к сверхчеловеку.

Мы установили огромное различие, которое существует между менталитетом человека и животного. Это различие должно иметь глубокое влияние на восприятие животным внешнего мира. Но какое и в чем именно? Именно это нам не известно, и это именно то, что мы должны установить.

Чтобы сделать это, мы должны еще раз вернуться к нашему восприятию мира и подробно исследовать, как мы воспринимаем его, а затем мы должны посмотреть, как мир должен восприниматься животным, с его ограниченным мыслительным аппаратом.

Прежде всего мы должны принять во внимание тот факт, что по отношению к внешним формам мира наше восприятие является чрезвычайно неправильным. Мы знаем, что мир состоит из твёрдых тел, но мы всегда видим и касаемся лишь поверхностей. Мы никогда не видим и не касаемся тел. Тело - это уже концепция, составленная из множества представлений, собранных посредством рассуждения и опыта. Для непосредственных же ощущений существуют только поверхности. Ощущения веса, массы, объема, которые мы мысленно связываем с "твердым телом", в действительности для нас связаны с ощущениями поверхностей. Мы лишь знаем, что это ощущение поверхностей происходит от твердых тел, но мы никогда не ощущаем само тело непосредственно. Может быть и можно назвать сложное ощущение поверхностей, веса, массы, плотности, сопротивления и так далее, "ощущением твердого тела". Но мы обязаны мысленно связать все эти ощущения в одно и назвать это общее ощущение твердым телом. Мы напрямую ощущаем только поверхности, и затем, отдельно, вес; мы никогда не ощущаем электрическое сопротивление тела, как таковое..."

"...Но мы знаем, что мир состоит не из поверхностей, мы знаем, что мы видим мир некорректно. Мы знаем, что мы никогда не видим мир таким, какой он есть на самом деле, не только в философском смысле этого выражения, но даже в самом обычном геометрическом смысле. Мы никогда не видели куб, сферу, и т.д. Мы всегда видели только поверхности. Понимая это, мы мысленно корректируем то, что мы видим. За поверхностями мы домысливаем твердое тело. Но мы никогда не можем представить себе непосредственно тело; мы не можем представить себе куб или сферу не в перспективе, а со всех сторон сразу.

Понятно, что мир существует не в перспективе; но все же мы неспособны видеть его по-другому. Мы видим все только в перспективе, то есть, в таком восприятии мы искажаем мир нашим зрением. И мы знаем, что мы искажаем его. Мы знаем, что он не таков, каким мы его видим. И мысленно мы непрерывно корректируем то, что видит наш глаз, заменяя реальное содержание для тех символов вещей, которые показывает НАМ наш взгляд.

Наше зрение - сложная способность. Оно состоит из визуальных ощущений, плюс память об ощущениях прикосновения. Ребёнок старается прикоснуться ко всему, что он видит - к носу его няни, к луне, к солнечному зайчику на стене. Он очень постепенно учится различить ближнее и дальнее одним зрением. Но мы знаем, что даже в зрелые годы мы легко поддаемся оптическим обманам. Мы видим отдаленные объекты плоскими, то есть даже более неправильно, так как рельеф, в конце концов, - это символ, указывающий на некоторое свойство объектов. На большом расстоянии человек кажется для нас силуэтом. Это происходит, потому что на большом расстоянии мы не можем ни к чему прикоснуться, а наш глаз не натренирован замечать различия в поверхностях, которые на близком расстоянии можно почувствовать кончиками пальцев.

В этой связи очень интересны наблюдения за прозревшими слепыми. Периодическое издание "Слепец" за 1912 год содержит описание, основанное на прямом наблюдении того, как люди, слепые от рождения, учатся видеть после операции, вернувшей им зрение. Вот как юноша семнадцати лет описывает свои впечатления после восстановления своего зрения после удаления катаракты. На третий день после операции его спросили, что он видел; он ответил, что он видел обширное светлое пространство с тусклыми объектами, перемещающимися в нем. Он не различал эти объекты. Только через четыре дня он начал различать их, и лишь через две недели, когда его глаза привыкли к свету, он начал практически использовать свое зрение для различения объектов. Ему показали все цвета спектра, и он очень быстро освоил их, кроме желтого и зеленого, которые он продолжал путать в течение долгого времени. Куб, сфера и пирамида, помещенные перед ним, казались ему квадратом, плоским диском и треугольником. Когда плоский диск был помещен рядом со сферой, он не смог увидеть никаких различий между ними. Когда его попросили описать его первое впечатление от двух фигур, он ответил, что он сразу заметил различие между кубом и сферой и понял, что они не были рисунками, но не мог отличить их от представления квадрата и круга, пока не почувствовал кончиками пальцев то же самое ощущение, как если бы он коснулся квадрата и круга. Когда ему позволили взять в руки куб, сферу и пирамиду, он немедленно идентифицировал эти тела после прикосновения к ним и был очень удивлен тем, что не распознал их сразу по их виду. Он пока еще не имел никакого представления о пространстве, о перспективе. Все объекты казались ему плоскими. Хотя он знал, что нос был выступающим, а глаза находились во впадинах, человеческое лицо также выглядело плоским для его глаз. Он был очень рад восстановленному зрению, но по началу взгляд на вещи утомлял его; впечатления ошеломляли и истощали его. Вот почему даже при наличии полноценного зрения он время от времени возвращался к прикосновениям, как к форме расслабления.

Мы никогда не способны увидеть даже маленькую частицу внешнего мира такой, какая она есть, то есть такой, какой мы знаем ее. Мы никогда не можем увидеть письменный стол или буфет одновременно от всех сторон, а также изнутри. Наш глаз определенным образом искажает внешний мир, позволяя нам, осматриваясь вокруг, определять положение объектов относительно нас самих. Но смотреть на мир не с нашей собственной точки зрения для нас невозможно. И мы никогда не можем иметь правильное представление о мире, представление, не искаженное нашим зрением.

Рельеф и перспектива - искажения объектов нашим зрением. Они - оптический обман, визуальное заблуждение. Куб в перспективе - лишь обычный символ трехмерного куба. И все, что мы видим - лишь общепринятый образ того традиционно реального трехмерного мира, который изучает наша геометрия, а не сам реальный мир. На основе того, что мы видим, мы должны угадывать, каков мир в действительности. Мы знаем, что то, что мы видим, неправильно, и мы думаем о мире, как об отличном от нашего видения. Если бы мы не сомневались относительно правильности нашего зрения, если бы мы знали, что мир таков, каким мы его видим, то мы бы законно думали о мире, каким мы его видим. На практике, однако, мы постоянно вносим исправления в то, что мы видим.

Эта способность вносить исправления в то, что видит глаз, обязательно подразумевает обладание концепциями, так как исправления делаются посредством рассуждения, которое невозможно без концепций. Без этой способности коррекции увиденного мы бы видели бы мир совершенно по-другому, то есть многое из того, что фактически существует, мы видели бы неправильно, многое из того, что фактически существует, мы не видели бы вообще, и мы бы видели многое, что в действительности не существует вообще.

Прежде всего, мы бы видели огромное число несуществующих движений. С точки зрения прямого ощущения каждое наше собственное движение связано с движением всего вокруг нас. Мы знаем, что это движение иллюзорно, но мы видим его как реальное. Объекты поворачиваются перед нами, бегут мимо нас, заслоняют друг друга. Здания, мимо которых мы двигаемся медленно, поворачиваются неторопливо; если мы двигаемся быстро, они поворачиваются быстро; деревья внезапно возникают перед нами, убегают и исчезают.

Эта видимая анимация объектов, вместе со снами, снабжала, и все еще снабжает, главный источник для сказочных фантазий.

Во всех этих случаях "движения" объектов могут быть очень сложными. Посмотрите на странное поведение кукурузного поля, наблюдаемого из окна вашего железнодорожного вагона. Оно подбегает к самому вашему окну, останавливается, медленно поворачивается и убегает в другую сторону. Деревья в лесу совершенно ясно движутся с различными скоростями, заслоняя друг друга. Целый пейзаж иллюзорного движения! А ещё есть солнце, которое все еще продолжает, на всех языках, вставать и садиться, и движение которого в одно время так неистово защищалось!

Вот как все это видится нам. И хотя мы уже знаем, что все эти движения иллюзорны, мы продолжаем видеть их и, время от времени, обманываемся.

Сколько еще иллюзий мы бы увидели, если бы мы были неспособны мысленно распутать причины, которые их производят, и если бы мы расценивали все как существующее в том виде, в каком мы видим все это?

Я вижу это, поэтому это существует.

Это утверждение - главный источник всех иллюзий.

Правильнее было бы сказать:

Я вижу это, поэтому это не существует. Или, во всяком случае: я вижу это, поэтому оно - не такое.

Мы можем сказать последнюю фразу, но животные - нет. Они вынуждены верить тому, что они видят.

Каким видят мир животные?

Для животных мир - это ряд сложных двигающихся поверхностей. Животные живут в двухмерном мире; их вселенная имеет вид и свойства плоскости. И на этой поверхности происходит большое число движений самого различного и фантастического характера.

Почему мир должен казаться животным плоскостью?

Прежде всего потому, что он кажется плоскостью нам.

Но мы знаем, что мир - это не плоскость, тогда как животные не могут знать этого. Они принимают все так, как оно им видится. Они не могут корректировать то, что видит их глаз, или не могут делать этого в той же степени, в какой можем это делать мы.

Мы ориентируемся в трех направлениях; качество нашего разума позволяет нам делать это. Животные могут ориентироваться одновременно только в двух направлениях; они не могут ориентироваться в трех направлениях сразу. Этот факт - следствие того, что, не имея концепций, они неспособны держать вы уме измерения первого направления при измерении второго и третьего.

Постараюсь объяснить это более ясно.

Давайте представить себя измеряющими куб. Измеряя куб в трех направлениях, мы должны при измерении в одном направлении держать в уме, помнить, два другие. Но вещи могут быть учтены разумом только как концепции, то есть мы можем запомнить их, только соединив их с различными концепциями, так или иначе обозначая их.

Таким образом, обозначив первые два измерения как длину и ширину, можно измерить высоту. Иначе этого сделать невозможно. Как представления первые два измерения куба абсолютно идентичны и обречены на то, чтобы слиться в нашем разуме в одно. Животное не имеет концепций, так что оно не может обозначить первые два измерения куба как длину и ширину. Поэтому как только оно начинает измерять высоту куба, первые два измерения сольются в одно. Животное, измеряющее куб и не обладающее концепциями, а только представлениями, будет походить на кошку, за которым я однажды наблюдала. Она перетаскивала своих котят, которых было пять или шесть, в разные комнаты и не могла собирать их вместе снова. Она хватал одного, несла его к другому и опускала рядом. Затем она начинала искать третьего, приносила его и оставляла рядом с другими двумя. Затем она тут же хватала первого, несла его в другую комнату и оставляла его там около четвертого; затем она снова бежала в первую комнату, ловила второго и тащила его ещё куда-то к пятому, и так далее. В течение целого часа кошка мучилась со своими котятами, серьезно обеспокоенная, но не могла ничего поделать. Она просто не имела концепций, способных помочь ей запомнить, сколько котят было всего.

Очень важно уяснить себе отношение животного к измерению объемных тел..."